Физ-ра

[ecrivain]

Начал размышлять об уроках физкультуры и скоро пришёл к выводу, что, ворвавшаяся ко мне в сознание скамейка в действительности не так уж и невинна.

Физ-ра была для меня самым неоднозначным, самым болезненным предметом, ведь здесь оценивалось моё тело. Можно ли представить что-то худшее, чем оценка того, что я и так считал далёким от идеала?

В начальной школе физ-ру вела невысокая, плотная женщина с собачьими чертами лица, совсем незлыми, но это ничего не меняло.
Кажется, в первый же день занятий она сделала мне замечание, и я затаил на неё глухую злобу. Впрочем, может случиться, что никакого замечания и не было, просто меня поразило, что кто-то, вот так просто мной командует. Это не укладывалось у меня в голове, ведь до сих пор я двигался или стоял на месте исходя из своих собственных желаний.

Впрочем, моё отношение к физ-ре не было столь уж однозначно негативным. Меня возбуждала мысль, что я могу себя проявить, выставить перед не слишком-то уважающими меня ребятами в лучшем свете. Учёба только началась, а обо мне уже ходила дурная слава. К несчастью, в класс попало несколько ребят, бывших со мной в одной группе детсада, и, конечно же, они поспешили растрезвонить другим, насколько я был странным, или, что ближе к истине – ненормальным.
Уже в семь лет мне пришлось тащить на себе бремя прошлого, настолько стыдного и неприятного, что я хотел бы напрочь о нём забыть, но мне без конца о нём напоминали.

Накануне первого сентября сего года я подслушал беседу двух женщин – продавщицы и покупательницы, последняя жаловалась на то, сколько денег требуется на бассейн. Я навострил уши, когда она упомянула номер моей бывшей школы.
-Мало им купальника, ещё и шапочку купите… и мочалку!- в сердцах воскликнула женщина, по-видимому, надеясь на одобрение.
-Да ладно вам, - примирительно улыбнулась продавщица, - зато у ребёнка спинка будет здорова. Это же хорошо, когда в школе есть свой бассейн!
Я вытащил из холодильника пиво, и пока шёл к прилавку, вспомнил нашего преподавателя по плаванию. Симпатичного, кудрявого мужчину, которого я, возможно с подачи матери, окрестил итальянцем. В его фигуре и чертах лица было что-то отдалённо родное. Возможно, он напоминал мне отца.

После инструктажа, связанного с поведением на воде, я думал, что на плавании будет даже хуже, чем на физкультуре, но урок неожиданно стал для меня отдушиной. Учитель плавания довольно редко пускал в ход свисток, да и вообще в его поведении, было мало принуждающего. Он похвалил меня за умение держаться на воде и не окликал, когда я плавал без пенопласта.
Кроме того, он смотрел сквозь пальцы на мою любимую забаву.
Я любил отплыть или прыгнуть к краю, где находились подставки для прыжков, словом – в самое глубокое место бассейна. Здесь я хватался за канат и погружался в воду с головою, пока ноги не вставали на кафель. Что это было за чувство! Сразу смолкал шум, и я посреди людей, оставался один на один с собой, защищённый от чужого внимания водной толщей. Это было не равно тому, чтобы спрятаться под лестницей или за углом, я чувствовал себя невесомым, потерявшим тело.
Можно сказать, это было самое приятное ощущение, которое вообще у меня было связано с начальной школой. Но то, на что благосклонно смотрел «итальянец», не нравилось нашей физручке.

Я издавал сдавленный стон, едва завидев её на бортике. Не найдя меня среди одноклассников, она выкрикивала мою фамилию, и когда я всплывал, показывала на противоположный край бассейна. Мол, знай, малявка, своё место!
Но, конечно же, я реагировал на неё с остротой, не только поэтому.

Прошло много лет и мне сложно всё это вспоминать, поэтому сейчас возможно пойдут воспоминания о том, чего не было. Точно были связанные с бассейном через время кажущиеся бесконечными воспаления среднего уха и ангины. Но я не помню, правда ли, что физручка пыталась запихать меня в душ.
Мне нравилось плавать в бассейне, но я терпеть не мог душ, хотя бы, потому что он напоминал о мытье в детсаде. Гурьба голых прижавшихся друг к другу разнополых детей, для меня это было настоящей травмой.
Конечно же, я не горел желанием подстегнуть свои воспоминания, поэтому вскоре начал только делать вид, что был в душевой кабине. И это однажды не укрылось от физручки, которая зачем-то вошла в раздевалку. Верно, на меня наябедничали боящиеся всяких болячек одноклассники. Ведь я не только от душа уворачивался, но и от прививок, да так старательно, что за десять лет мне так ни одну и не сделали.

Опять же повторю, что не уверен в верности своего воспоминания, но, по всей видимости, надо мной всё же совершили насилие, после чего я окончательно возненавидел физручку.
Также я не помню в точности, обсуждала ли физручка мою скромную персону с учителем плаванья.
Наверное, все-таки, да, так как я легко представляю себя с обычной в таком случае кривой улыбкой.
На уроках физ-ры я прямо сказать не блистал, не то было с плаваньем. Физручка должна была догадаться, что я не так уж неспособен к спорту, как изо всех сил пытаюсь ей продемонстрировать.
Я давился от смеси злорадства и смущения. По-моему было всё очевидно, будь на её месте он, и я наверняка сумел бы уяснить разницу между «право» и «лево».
С другой стороны мне неприятно было признать, что в случае приязни к человеку, я могу быть настолько шёлковым, что он даже будет недоумевать, когда узнает, что у кого-то со мной проблемы.
Мне совсем не хотелось, чтобы учитель видел, что я ему симпатизирую. Это с выражением неприязни у меня нет проблем, другое дело - расположение. А вдруг догадается? Как же потом этому человеку в глаза смотреть?

Не думаю, что эта сцена была в моей жизни первой, наверняка в детсаду меня тоже обсуждали воспитательницы, к которым я питал прямо противоположные чувства. Неприязнь обращала меня в откровенно злобного бунтаря, симпатия делала послушным и дружелюбным.

Кажется в третьем классе, когда после очередной стычки, я принялся прогуливать физ-ру, в школу нагрянула моя мать. Не знаю, что она сказала физручке, но когда я с замиранием сердца всё же вернулся в строй, отношение ко мне с её стороны вдруг переменилось.
Она больше не называла меня по фамилии, закрывала глаза на повороты не в ту сторону и неправильные движения, а самое главное не прикасалась ко мне!

Я так привык огрызаться на один лишь её вид - этот ненавистный сине-голубой костюм, облегающий её не самые маленькие грудь и попу, что заслышав ласковое обращение, краснел, бледнел и разве что только не падал в обморок.
Нужно было признать, что бабой он была неплохой, просто ей ещё не попадались такие сложные экземпляры. Но признать такое, означало, что мне придётся согласиться с тем, что я ошибался. А я привык к тому, что первое впечатление в моём случае уж никак не может быть ошибкой.
Поэтому когда меня спрашивали, как я теперь к ней отношусь, я кривился и тянул «фу». Хотя, никакого «фу» там уже и в помине не было, мне даже хотелось ей доказать, что не такой уж я неповоротливый слабый.

Кажется, я не раз уже писал об этой истории, и в этом нет ничего странного, так как она прекрасно иллюстрирует шаблон моего поведения, повторившийся ещё в бог весть каком числе взаимоотношений. Жаль, что после разговоров с матерью, не так уж много учителей меняли своё поведение. Сейчас я даже примерно представляю, что она могла говорить. Что-то вроде: « у меня сложный ребёнок, но вы старше его и это вам, а не ему придётся менять своё поведение». Ну и объясняла на пальцах, чего я по отношению к себе не терплю или терплю, скрипя зубы. Это было несложно, так как я обычно прояснял свою позицию, и к тому же если уж я чего-то и не терпел, то и оно распространялось на любых взрослых, включая родителей.

Чтобы подхлестнуть свои воспоминания, попробую описать свои ассоциации с первыми тремя годами физкультуры в школе.
Красный костюм с белыми, похожими на лекало, карманами, который мне купили для занятий теннисом, но я начал таскать его и на физ-ру, потому что мне совсем не нравились те чёрные трусы, в которых я вынужден был ходить поначалу. Обувь…Кажется в первый год это были чешки, не знаю, где мать могла их раздобыть, возможно у соседей, но чувствовал я себя в них крайне неуютно. Во-первых, эта обувь казалась мне откровенно девчачьей, а во-вторых – бегать в ней было больно. Я чувствовал каждую выбоину в полу.
Сначала мы занимались в большом зале. Очень недружелюбное место с раздевалками, стены которых всё время казались мне мокрыми.
Из-за величины раздевалки в ней был относительно чистый воздух, но зимой мне хотелось променять эту атмосферу на банальное тепло. Очень неприятно было снимать одежду и оставаться в одних трусах и маечке. Ноги сразу покрывались гусиной кожей, и я как сумасшедший принимался их растирать, не забывая цедить сквозь зубы – «за что нам такое наказание». Одноклассники пытались урезонить меня словами, что сейчас мы побежим и согреемся, но я совсем не горел желанием скорее побежать.

Я знал, что уже на втором круге у меня отчаянно заколет селезёнка, и ещё начнёт казаться, что я задыхаюсь. Белые спины бегущих впереди пацанов. Мой взгляд исподлобья. Ну, разве можно простить им их силу и прыть? Иногда я иду, просто иду, игнорируя выкрики физручки. Рука на селезёнке, судорожные вдохи, смешки и ветер от проносящихся мимо девчонок.

Пыль. Как бы не намывали пол, а я всегда её чувствовал. И запах резины, так пахли мячи. Ещё не мускусный запах пота одноклассников и одноклассниц, особенно заметный в раздевалке.
Лампочка в комнате для инвентаря, такая яркая и манящая. Не раз я ловил себя на желании скрыться среди этих предметов и дождаться там перемены. Меня никогда туда не посылают, по-видимому, не надеясь, что я пойму, что надо притащить. Я и впрямь из всех сил работаю на имидж беспредельно недалёкого ребёнка. Путаю «лево» и «право», не понимаю показания метра, вздрагиваю от слова «норматив». Конечно, если бы я захотел… Но нет, я всем своим видом даю понять, что физ-ра глубоко мне безразлична, что я зашёл в этот зал по ошибке и могу выйти из него в любую минуту. Порой, кстати, я так и делаю, ныряю в дверь в общей суматохе, конечно, в том случае, если она приоткрыта.

Стоя в шеренге не без удовлетворения отмечаю, что я не самый маленький, что ниже меня ещё мальчик и две девочки. Самый маленький мальчик – тварь ещё та, я помню силу его быстрых ударов, и постоянно готов к тому, что его почти младенческие пальцы сомкнутся в твёрдые кулаки. В животе из-за этого неспокойно. Одна из низких девочек похожа на каржонка, весьма жалкое и также не очень-то доброе существо. По-видимому, её шпыняли ещё в детсаду и с тех пор она научилась злобно огрызаться. Вторая девочка – красавица, комсомолка, вернее сказать - октябрятка, кажется она даже наша староста.
Она ходила на гимнастику и это делает её среди нас не гибких - звездой. Я ей немного завидую, несмотря на маленький рост, она не чувствует своей ничтожности.

Может, ещё чего вспомню. Не знаю, чего уж мне так встряла в башку эта долбаная физ-ра.