12 августа. Думаю, что именно в этот день моя энергия, пускай и не в полном объёме устремилась книзу. Нужно заметить, что накануне я листал в тумблере эротические японские картинки, на одной из которых изображалась сценка соблазнения парнем волчонка или собачёнка, короче какого-то юного животного, какие на девианте обозначаются термином «фурри».
читать дальше
И вот мне снится, что я еду в поезде, в купе, где нет никого кроме меня и развалившегося на верхней полке котёнка. По крайней мере, он выглядит им, котёнком возрастом пять-шесть месяцев, но тело его так велико, что занимает добрую половину койки. Я начинаю гладить его, и постепенно дохожу до спрятанных в меховые мешочки яиц, мягкие и в то же время упругие округлости возбуждают меня. Я ничего такого уж преступного не делаю, просто массирую их, а потом якобы просыпаюсь и записываю только что приснившийся сон.
Только вот беда – забываю закрыть браузер, и запись прочитывают вошедшие в комнату, родители. Отец уходит, посмеиваясь, а мать брякается на мою кровать и просит объяснить, что это за порнографию я пишу.
Я мямлю какую-то ерунду про заказанный сценарий для комиксов, но мать мне явно не верит, и тогда я взрываюсь, запрыгиваю на неё и начинаю размахивать кулаками. Затмение проходит, когда я сжимаю её шею, шея такая тонкая, трогательная, что в моих руках вдруг поселяется неприятная слабость. Я слезаю с матери, мне так стыдно, что хочется покончить с собой, но стыд мешается с неизжитой яростью, и я набрасываюсь на музыкальный центр брата. Одну колонку я смахиваю, но застываю перед второй. Мне вдруг становится ясно, что если я сейчас пойду на поводу у своей ярости, то останусь без музыки. К тому же разбитые колонки ещё долго будут напоминать о моём гневе. Я сползаю на пол и предаюсь жалости к себе - от природы мягкому, жалостливому, но за каким-то чёртом поддавшемуся гневу.
Остальные эпизоды утреннего сна были не столь болезненны. В моей школе проходила встреча выпускников, сам на неё я явиться не решился, однако смелости встать неподалёку от входа у меня хватило. Очень уж любопытно было посмотреть на своих бывших одноклассников, пускай и издалека.
Почему-то я затаился не у главного входа, а у бокового, вечно закрытого. Одноклассники на встречу не пришли, только одноклассницы. Тридцатипятилетние женщины с детьми, почти все – разведёнки. Они влились в дверь, и пошли по коридору. Я удовлетворил своё любопытство и теперь можно было возвращаться домой, но тут вдруг по лестнице сбежала девочка-подросток с синими волосами, по-видимому дочь одной из моих одноклассниц, и я невольно ей залюбовался. Ярко синие, блистающие на солнце волосы, фарфоровое личико со слегка раскосыми глазами, на унылом фоне школы, она казалась экзотической бабочкой.
-Привет, - сказал я, когда наши взгляды встретились.
Девчонка надулась.
- Можешь мне сказать девичью фамилию твоей матери?
Я взошёл на ступеньку, и синеволосая нервно отпрянула.
-Что ты ко мне пристал? – огрызнулась она.
-Просто ты красивая, невыносимо красивая, - не стал таиться я.
Она изо всех сил боролась с улыбкой, однако её кривенькое подобие всё же заиграло на пухлых губках.
-Я хочу тебя нарисовать.
-Нарисовать? – на этот раз девчонка улыбнулась открыто. – А когда?
Похоже, она надеялась на портрет с натуры, а я просто хотел щёлкнуть её.
-Я вообще-то занята…
-Оставь свой номер телефона, - предложил я, заранее зная, что у меня не хватит духу позвонить, разве что я напьюсь ради такого дела.
В третьем эпизоде я летел над залитым солнцем школьным стадионом. Настроение было отличным, и я пел, вернее, напевал во весь голос одну из симфоний Чайковского. Неожиданно я разглядел стоящего внизу армянина - парня, что учился в параллельной группе.
Казалось бы ну и что. Но я вдруг стал стесняться своего пения, вдруг я фальшивлю и он там внизу, надо мной насмехается?