Жалею, что дома проторчал до вечера, при таких туманно-тёплых погодах можно было отправиться на пленэр. Так бы и просидел взаперти, да слушать близких - нет мочи, из пустого в порожнее, и всё желчь одна. Купил чай и Набокова. Последнего по той причине, что за чаем стояла очередь, а я такое человеческое образование не терплю категорически. Зашёл в книжный и в перемежаемом тяжкими вздохами поиске наткнулся на неплохое издание указанного писателя. В том включены рассказы и три романа - "Защита Лужина", "Подвиг" и "Соглядатай". Но отнюдь не они меня заставили раскошелиться, а слово "потусторонность" заявленное в коротенькой аннотации. Не могу я мимо такого пройти!
Не знаю может у кого в груди и внизу живота расположены любовные чакры, а у меня в этих странных местах гостит потусторонность, сердце сплющивает рёбрами до боли, до невозможности сделать вдох, а ниже пояса - сладко-сладко до ядовитости.
Днём слушал Скрябина и Вангелис, альбом Мифодея, тоже в некотором роде потусторонняя музыка, кажется, что Атлантида поднялась из пучины и зазвучала голосами своих утонувших жителей. Наконец дорисовал сирень, начатую в конце апреля и мальчика с игрушкой.
Не верю, что смог, причём легко, непринуждённо, будто только начал, впрочем незавершённых работ по прежнему ворох.
Улицы полны прекрасных барышень со сломанными конечностями, идут, ковыляют с палками-выручалками, пахнет хвоей. Больно смотреть на срубленные деревца, отец купил сосну, мигает на фоне часов, которые я поначалу принял за икону. Мой потрет снова занял законное место в зале, я побоялся, что меня сглазят гости пришедшие на поминки, и так весь больной и ели живой. Казалось бы, книжка, чай, пара помидор и пакет соли, а спину надорвал! С каждым новым годом будет только хуже, надо быть к этому готовым.
Чему меня научил прошедший год, так это смирению. Я уже не ропщу, так поворчу чуть-чуть. Надо как-то мириться с даром жизни, что тебе выпал, рано или поздно тебя его лишат, не ты первый, не ты последний.
Не знаю может у кого в груди и внизу живота расположены любовные чакры, а у меня в этих странных местах гостит потусторонность, сердце сплющивает рёбрами до боли, до невозможности сделать вдох, а ниже пояса - сладко-сладко до ядовитости.
Днём слушал Скрябина и Вангелис, альбом Мифодея, тоже в некотором роде потусторонняя музыка, кажется, что Атлантида поднялась из пучины и зазвучала голосами своих утонувших жителей. Наконец дорисовал сирень, начатую в конце апреля и мальчика с игрушкой.
Не верю, что смог, причём легко, непринуждённо, будто только начал, впрочем незавершённых работ по прежнему ворох.
Улицы полны прекрасных барышень со сломанными конечностями, идут, ковыляют с палками-выручалками, пахнет хвоей. Больно смотреть на срубленные деревца, отец купил сосну, мигает на фоне часов, которые я поначалу принял за икону. Мой потрет снова занял законное место в зале, я побоялся, что меня сглазят гости пришедшие на поминки, и так весь больной и ели живой. Казалось бы, книжка, чай, пара помидор и пакет соли, а спину надорвал! С каждым новым годом будет только хуже, надо быть к этому готовым.
Чему меня научил прошедший год, так это смирению. Я уже не ропщу, так поворчу чуть-чуть. Надо как-то мириться с даром жизни, что тебе выпал, рано или поздно тебя его лишат, не ты первый, не ты последний.